У ювенальной юстиции есть будущее, считает помощник судьи с социальными функциями Биробиджанского районного суда Валентина Янова. В интервью пресс-секретарю отдела судебного департамента в ЕАО Татьяне Бреховой она рассказала о том, как применяется данная практика в регионе, сообщает корр. РИА ЕАОmedia.
Стоит или не стоит вводить ювенальную юстицию в России? Этот вопрос широко обсуждается, и не только юристами. Ювенальные суды рассматривают дела, в которых одна из сторон, чаще потерпевшая, — ребенок. То есть ювенальная юстиция должна отстаивать права и законные интересы несовершеннолетних. Но пока что у многих представителей общественности этот проект вызывает отторжение. Его называют «грубым, бесцеремонным и беспрецедентным вторжением в семью».
Так стоит или нет?.. Этот и другие вопросы был задан помощнику судьи с социальными функциями Биробиджанского районного суда Валентине Яновой. Валентина Александровна начинала как воспитатель детского сада, затем семь лет возглавляла районное общество инвалидов. Работу в судебной системе начала с должности народного заседателя в том же районе, при этом, не забывая о своих обязанностях председателя общества инвалидов.
— Валентина Александровна, и все-таки вы оставили работу в обществе инвалидов. Так складывалась ваша жизнь, что однажды пришлось сблизиться с другой социально уязвимой и даже, можно сказать, мало защищенной категорией населения – с детьми из неблагополучных семей.
— Да, стало абсолютно некогда: после того как отменили должность народных заседателей, мне предложили работу специалиста на недавно открывшемся первом участке мировых судей. Она отнимала много времени, но это было очень интересно. И все же в комитете социальной защиты меня не забывали — даже предлагали возглавить областное общество инвалидов. Но вмешался мой муж, который всегда помогал в хлопотах с инвалидами. На этот раз он сказал: «Вам нужен председатель, а мне – жена!» Он знает, насколько я неугомонная и неутомимая в общественной жизни. Если все-таки мне доверили бы эту работу, то родные видели бы меня дома очень редко.
О ювенальной юстиции стали поговаривать в 2006 году. К этому времени я работала в архиве районного суда. Училась в ДВГСГА на отделении «Педагогика и психология». Затем получила второе высшее образование – юридическое. И вот с июля 2008 года меня назначили на должность консультанта Биробиджанского районного суда. Прикрепили к судье, который специализировался на рассмотрении дел с участием несовершеннолетних. И хотя в федеральном законодательстве не было (и до сих пор пока нет) нормативного акта о ювенальной юстиции, по всей стране все больше распространялись пилотные проекты по внедрению элементов ювенальной юстиции в суды общей юрисдикции.
— Вам пришлось работать непосредственно с детьми, то есть снова объехать родной район вдоль и поперек?
— Конечно. Включиться в новую работу было несложно, потому что меня давно знали в селах и деревнях области. В мои обязанности входит непосредственное знакомство с каждым несовершеннолетним участником судебного разбирательства – будь то обвиняемый, потерпевший или свидетель. К тому же на малолетних правонарушителей составляется карта социального сопровождения, где указываются не только личные данные ребенка, но и характер его отношений с родителями, с ровесниками. Мы должны знать, насколько благополучна семья, ведь зачастую именно в ней истоки правонарушения.
— Сейчас, когда этой работой вы занимаетесь уже несколько лет, можно сделать некоторые выводы?
— Еще в 2009 году мы заметили, что правонарушений с участием несовершеннолетних в Биробиджанском районе где-то наполовину стало меньше. Я считаю, что профилактика дала себя знать. Ведь периодически я езжу в школы, где рассказываю подросткам, с какими нарушениями закона чаще всего сталкиваются их ровесники и чем это грозит в плане административной или уголовной ответственности. Чем, например, отличается кража от грабежа или разбоя и какое наказание за них предусматривает Уголовный кодекс.
Ведь дети иногда действительно думают, что, если они взяли чужой телефон без спроса — это не страшно, и что если у них нашли в кармане самокрутку с «травкой», то это тоже ничего. Они думают, что за избиение сверстника их не накажут: подумаешь — мальчишки подрались. Когда я начинаю открыто говорить об этом (обычно прошу педагогов выйти из класса, чтобы не смущать детей), на меня сыплется куча вопросов. Иногда наши разговоры продолжаются и на улице, когда иду домой (живу в поселке Птичник) или в магазин за хлебом. Мне легко общаться с детьми не только потому, что у меня большой опыт (я тоже вырастила сына и работала педагогом), но и в силу того, что умею говорить просто, стараясь не перегружать свою речь юридической лексикой.
— Но бывают сложные, неуправляемые подростки, с которыми трудно разговаривать?
— В таких случаях всегда вспоминаю одного мальчика. Как-то передо мной оказались данные на подростка-рецидивиста. Читаешь – жуть! Еду к нему домой. Дверь открывает этакий высокий, худющий цыпленок с большими глазами. Даже не верится, что это и есть тот самый воришка. Поговорила с ним, семья неблагополучная, мама пьет. Дурное влияние друзей. Собиралась уходить и вдруг увидела на стене картину в красивом резном багете из дерева. Спросила – откуда? Оказалось, сам делает, резьба по дереву. Рассказывает, а у самого аж глаза горят. Нашелся человек, с которым можно поговорить об этом! А если бы все время так было – рядом близкий, внимательный отец или мать или еще кто-то – разве пошел бы он воровать?
Бывают дети, которые долго отказываются от помощи психолога. Они не хотят показаться ущербными, признаться, что мама пьет, а папы никогда не было. Это такие камушки-монолитики с острыми краями… Но надо понять: нет плохих и хороших детей. Есть дети, которых поняли и всегда готовы выслушать, а есть те, у кого за все детство не было ни того, ни другого. Рано или поздно ребенок пойдет на контакт, если он увидит в глазах взрослого живое, непритворное участие. Мы не всегда готовы оказать реальную помощь, но помочь-то советом можно!
— Многие взрослые, в том числе маститые юристы, задаются непростым вопросом: стоит ли наказывать детей? А как вы считаете?
— Безнаказанность порождает новое преступление. Поэтому наказание должно быть индивидуальным и дифференцированным. Нужно тщательно разбираться с каждым случаем. Снова приведу пример. Оформляли 13-летнюю девочку в центр социальной реабилитации. Рассмотрели данные из комитета по делам несовершеннолетних. История сложная, а тут еще и мама подлила масла в огонь – наказала дочь. Перестала пускать в спортивную секцию! Лишила ребенка любимого занятия, оставила массу свободного времени для улицы. Там-то ее принимают такой, какая она есть, со всеми характеристиками из ПДН!
Я тоже наказывала своего ребенка. Но никогда не била, не отказывала ни в чем. Я просто молчала. А потом мы долго разговаривали… Мой взрослый сын до сих пор иногда звонит и говорит: «Мама, мне надо приехать и поговорить с тобой!» Мы можем часами обсуждать его проблемы. Надо слышать друг друга.
— А всем ли своенравным подросткам нужно такое доверительное общение?
— Один 14-летний мальчик сказал мне: «Валентина Александровна, со мной так никто и никогда не разговаривал!» Он мог уйти жить к дедушке, но вместо этого делал дома ремонт. «Мама обещала бросить пить!» — повторял он. Жаль, но она до сих пор не бросила…
Бывает, дети доходят до отчаяния, настолько им плохо дома. Один подросток поэтому все время просился в детскую воспитательную колонию! Правонарушения следовали одно за другим. И однажды все-таки попал в колонию. Ну и что в этом хорошего?
— А между тем наказание лишением свободы необратимо влияет на неокрепшую психику ребенка.
— Поэтому один шанс на исправление всегда надо дать. Ведь что такое «ювенальная юстиция» на самом деле? Это когда работа с юным правонарушителем не заканчивается после постановления судьей приговора. Помню, один мальчик так обрадовался, что его осудили условно и ему не придется сидеть! Я предупреждала: «Сейчас ты должен быть осмотрителен как никогда и быть тише воды, ниже травы». Объясняла, что такое «условное наказание», чем оно опасно. Но парень не поверил. Ему исполнилось 18 лет, когда наказание еще не закончилось, а уже пришли материалы нового уголовного дела. И пришлось мальчишке отбывать наказание в колонии общего режима. Не обидно ли? И человека жаль.
— А что еще может сделать суд, чтобы малолетний правонарушитель не подвергся реальному осуждению?
— В последнее время в Биробиджанском районном суде почти 30% от всех уголовных дел (в которых подсудимые – несовершеннолетние) прекращаются в связи с примирением сторон. Это хорошая тенденция. Мы рады тому, что иногда удается показать пострадавшим их ситуацию со стороны. Например, мальчик взял без спроса мопед своего односельчанина, чтобы покататься. Это уголовно наказуемое деяние. Могло обойтись условным осуждением или обязательными работами, но в любом случае это судимость, совсем нежелательная для человека, который только начинает жить. Вот что важно понять потерпевшей стороне! Дело закончилось примирением, и, самое интересное, теперь эти парни дружат – вместе возятся с мопедом.
— Валентина Александровна, так все-таки есть будущее у ювенальной юстиции?
— Да.
— Тогда хочу процитировать выдержку из статьи в «Российской газете». Пишет один из разработчиков «Национальной стратегии действий в интересах детей на период 2012-2017 годов»: «Ювенальная юстиция, во-первых: специализированные суды. Во-вторых: мощная работа с семьей. В-третьих: общественный контроль за этой работой. Цель – помочь ребенку в конфликте с законом, не разрушать семью и не стричь всех под одну гребенку. Ничего этого у нас пока нет». Он прав?
— Прав. Эту систему создать очень сложно, особенно на фоне того, что количество дел о лишении родительских прав растет ежегодно.
— Государство хочет быть ближе к семье, а она распадается на глазах.
— Нельзя оставлять ребенка в семье, если она становится опасной для его жизни. Но дети зачастую не хотят расставаться с плохими родителями и даже уходят из детдомов. Один мальчик все мечтал: «Я вернусь к маме и буду помогать ей, сидеть с сестренкой». Остается надеяться на недавнюю тенденцию: все больше матерей восстанавливаются в родительских правах.